Школа риторики Аргументъ

8 (495) 669-20-85
WhatsApp
Telegram





Женское в творчестве В.В.Розанова

Тема : Примеры

Околонаучная статья про великого русского стилиста и заодно почти философа.

Розанов стал модным философом сто лет спустя после своей смерти. То есть сейчас.

Ему посвящаются телевизионные программы [1] и музейные выставки [2], ему открываются памятники [3], самые неожиданные люди признаются в своей любви к его творчеству [4], и уже стали появляться работы не только о нем или его философии, но и просто о феномене возросшего интереса к нему [5].

Розанов воскрес благодаря тому, что Россия умирает. Он всю жизнь писал в защиту семьи и матери, в защиту нерожденного ребенка, а теперь эти темы стали актуальнее, чем в его время, потому он снова читаем и почитаем. Впрочем, достаточно быстро выяснилось, что Розанов может быть интересен и вне темы семьи, в первую очередь интересен своим языком и стилем, своими афоризмами. Уж «Опавшие листья» всякий современный интеллигент прочитать просто обязан.

Мы попытаемся показать, что эти два интереса к Розанову (к его главной теме и к его стилю) связаны.

Розанов Василий Васильевич

Что такое творчество «философа Василия Васильевича Розанова»? Философия предполагает систему, которой у Розанова нет и в помине. Розанов был журналистом в самом прямом смысле этого слова. Он почти не писал книг, он составлял их из статей, публикуемых в газетах и журналах, примечаний к этим статьям и примечаний к критическим отзывам на эти статьи. Сам он говорил о себе, что многие самые острые его высказывания «завершения, пики всего моего миросозерцания выразились просто в примечании к чужой статье» [6, с.377]. Откуда тут взяться системе? «Мне кажется, что Вы не философ, ибо философия есть система и форма прежде всего» – писал Розанову Павел Флоренский [7, с.121].

Розанов поразительно «неакадемичен». Он никогда не преподавал в университете и никогда не преподавал философию вообще, он сам считал себя «сектантским» философом, со сдержанным скептицизмом относясь к философии официальной: «Мы, русские, имеем две формы выражения философских интересов: официальную, по службе, т.е. должностную. Это – «философия» наших университетских кафедр. И мы имеем как бы философское сектантство: тёмные бродящие философские искания…» [8]. Это «сектантское» направление имеет перед академическим серьёзное преимущество – оно полно «жизненного пороха», порыва мысли; а характеризуется оно в первую очередь тем, что «тесно связано с нашею литературой».

Давая такую характеристику «сектантской философии» Розанов не теоретизировал, а просто описывал себя, свой стиль работы, мысли, стиль языка. Он очень во многом литератор, художник слова, но никак не ученый-сухарь. З. Гиппиус считала его одним «из гениальных наших писателей», Н. Бердяев видел у него «самый большой дар в русской прозе», им восхищались А. Блок и Д. Мережковский, П. Струве и С. Франк, А. Чехов и М. Цветаева [9, с.9].

Розанов совмещает в себе несовместимое, он намеренно самопротиворечив. Он и богослов, и разрушитель религии. И традиционалист-консерватор, и крайний радикал. Розанов и антисемит, и филосемит. Розанова иногда можно принять за благочестивого христианина, и в то же время встретить у него откровенно антихристианские строки. Розанов и высоконравственный семьянин, и, одновременно, циник. Это у Розанова находили смесь хлестаковской поверхностности с глубинами Достоевского. Это его величали лучшим стилистом Серебряного века и самым бездарным графоманом одновременно.

В своих книгах и статьях он не пытался мыслить логично и последовательно, убедительность его текстов заключается не в грамотно выстроенных аргументах и не в силе последних. Розанов подкупает своей интимностью, своей готовностью говорить обо всем тем тоном, каким близкие люди говорят только о самом сокровенном. Его творчество зачастую интересует людей не темами, а стилем изложения. Розанова читают не ради того, что он сказал, а ради того – как он это сделал. «Каждую вашу строчку читаю с жадностью и ищу в ней «розановщины». Когда нет – когда не по-«розановски» написано, – думаю: это так написал, «так…» [10, с.581]. О себе он замечает: «Я – романист в сердце и чуть-чуть психолог» [11, с.386].

Розановым интересуются как литератором. Почему? Он алогичен, вызывающе непоследователен, противоречив. В ком такие качества могут быть приятны, могут притягивать? Ответ – в женщине.

Николай Бердяев в своей статье «О «вечно бабьем» в русской душе» [12] прямо говорит, что в душе Розанова превалирует женская составляющая, откуда вытекает его безыдейность, беспринципность, равнодушие к добру и злу и полное отсутствие нравственного характера. В представлении Бердяева, Розанов как мыслитель способен лишь по-женски отдаваться своим иррациональным влечениям, что и определяет его поразительную умственную податливость. «Розановщина», по Бердяеву, не Розановым создана, она присутствует в русской душе как «вечно бабье», и она губит Россию.

Е. Берштейн отмечает, что удачный термин «розановщина» прочно вошел в обиход литературных критиков уже в начале XX века. «В короткий (десятилетний) промежуток между выходом первой из главных по художественному значению книг Розанова («Уединенное», 1912 г.) и советским запретом на его творчество термин «розановщина» — отсылающий к розановским темам (особенно половой), физиологичности его письма и подвижности авторской позиции — прочно вошел в критический дискурс. Признавая в Розанове гениального стилиста, дореволюционная критика отделяла художественный метод Розанова от содержания его книг и статей — философски, политически и идеологически неприемлемых для большинства комментаторов» [13].

Современное понимание «розановщины», предложенное критиком Сергеем Чуприниным в его Словаре литературных понятий «Русская литература сегодня» [14], выглядит так:

«Это и вызывающая необязательность (окказиональность) в выборе поводов к высказываниям, и фрагментарность их изложения, отражающая драматическую разорванность, «лоскутность» внутреннего мира писателя, и ситуативная переменчивость позиции, позволяющая автору с утра делать, например, антисемитские заявления, а к вечеру, пренебрегая мотивацией, превращаться в филосемита, и провокативность как средство поддержания диалога с современниками, и, наконец, доходящая до бесстыдства нестеснительность в суждениях о себе, о своем окружении, о мире в целом, когда только магия искренности мешает толковать убеждения автора как имморальные, а его самого подозревать в наклонности к эксгибиционизму».

Магическое воздействие стиля Розанова – в доверительно-интимной атмосфере и совершенно беспринципной манере. Обонятельно-осязательное (термин самого Розанова), физиологически-чувственное ощущение мира переживается читателем в таких мелких деталях, старательно фиксируемых автором, что делается практически самостоятельным достоянием читающего. Розанов заставляет своих читателей внутренне проигрывать его произведения как собственные.

Теперь посмотрим, как Розанов описывает женское и женщину. Главная добродетель в женщине, по Розанову – «изящество манер и проникновенно-сладкий ум» [15, с.37]. Идеал ее характера – мягкость и податливость [16, с.33]. «В психике женской есть то качество, что она не жестка, не тверда, не очерчена резко и ясно, а, напротив, ширится, как туман, захватывает собою неопределенно далекое… Дом женщины, комната женщины, вещи женские – все это не то, что вещи, комната и дом мужчины: они точно размягчены, растворены, точно вещи и место превращены в ароматистость…» [17, с.34]. Василий Васильевич как будто рецензирует собственную манеру письма, свой способ философствования. Та же неочерченность, неясность, отсутствие напора, убеждение скорее обволакиванием слов, чем их силой и прямотой.

Сам он пишет о женском в себе и фиксирует чужое восприятие его «женскости»:

«Благородное, что есть в моих сочинениях, вышло не из меня. Я умел только, как женщина, воспринять это и выполнить. Все принадлежит гораздо лучшему меня человеку» [18, с.244].

«Нина Руднева (родст.), девочка лет 17, сказала в ответ на мужское, мужественное, крепкое во мне:
– В вас мужского только… брюки…
Она оборвала речь…
Т.е. кроме одежды – неужели все женское? Но я никогда не нравился женщинам (кроме «друга») – и это дает объяснение антипатии ко мне женщин, которую я всегда (с гимназических пор) столько мучился» [19, с.202].

Как автор, Розанов – женщина. Он пленяет не смыслом, а интонацией. Он интересен своей переменчивостью, его нелогичность и провокационность не более чем кокетство. К нему привыкаешь, его читаешь взахлеб, но после прочтения с трудом можешь восстановить ход мысли, остаются только ощущения, по большей части – приятные, но не способные потрясти. Даже когда Розанов ругается и кричит, создается впечатление, что он шепчет. Его сила – в его слабости. Он умеет растворяться и исчезать, отходя на второй план. Он незаметно превращает свои мысли, свои желания и чувства в мысли, чувства и желания читателя. Причем, для этого всегда использует только один аргумент, который звучит приблизительно так: «Ведь вы тоже так думаете, не правда ли?»

«Розановщину» иногда определяют как «достоевщину» без натужного декламаторства [20]. Если у Достоевского присутствует постоянная озабоченность «идеей», когда каждый роман должен «возвестить», когда все герои – гипостазированные мысли, доказывающие сами себя безумно длинными монологами, то у Розанова ничего подобного нет. Он не давит на читателя, ни к чему его не призывает и никуда не зовет: декламировать и вести за собой – слишком мужское занятие. Возможно, именно из-за своей неимперативности в исторической перспективе он победил Достоевского. Никто теперь не пытается философские трактаты упаковывать в форму романов, как то делал Федор Михайлович. Но зато почти обо всем теперь можно прочесть в стиле a la Розанов.

Розановщина полностью затопила собой интернет-тексты, особенно «Живой журнал» и прочие виды блогов. О политике, бизнесе, культуре или религии теперь можно читать не только в форме выкристаллизированных идей, но и в виде дневниковых черновых размышлений «для себя». Не малую роль здесь сыграла привычка Розанова писать примечания к своим статьям и примечания к этим примечаниям, что прямо соотносится с современными гиперссылками и интернет-форумами. Но главное, что сделало такой вид творчества беспрецедентно популярным – это возможность и желание изливать интимное в мир, что является наиболее характерной чертой «розановщины». Людям нравится как примитивный процесс самообнаружения, так и наблюдение за этим процессом.

Розанов был первооткрывателем в этой области. Своим талантом он доказал, что демонстративное самовыворачивание может быть привлекательно для читателя вне зависимости от содержания того, что «выворачивается» наизнанку. Он первый стал эксплуатировать себя в качестве основного материала своей прозы. Он продавал не свои мысли, а именно себя, «розановщину». Он стал проституировать собой.

… Розанова любят за его главную тему семьи и женщины в браке и за его стиль, обволакивающе-нежный.

На самом деле в Розанове любят женщину.

ССЫЛКИ НА ИСТОЧНИКИ
(да кому они нужны?)